Эрин Моргенштерн - Ночной цирк [Litres]
– Почему вы не спрашиваете, в чем секрет моих фокусов? – интересуется Селия, когда окончательно понимает, что с его стороны это не просто проявление такта.
Фридрих тщательно обдумывает ответ.
– Потому что я не хочу этого знать, – говорит он наконец. – Предпочитаю оставаться в неведении, чтобы не портить удовольствие.
Селия так рада его признанию, что не может толком ответить ни на одном из языков и благодарит его лишь улыбкой.
– Кроме того, – продолжает Фридрих, – вас и без меня наверняка мучают расспросами. Я же предпочитаю поближе познакомиться не с волшебницей, а с женщиной. Надеюсь, вы не против.
– Я только за, – говорит Селия.
После ужина они вместе отправляются в цирк, проходят мимо домиков под раскалившимися на солнце красными черепичными крышами и расходятся в разные стороны, только оказавшись на главной цирковой площади.
Глядя на нее в окружении посетителей, Фридрих продолжает недоумевать, почему никто ее не узнает.
Во время представления ему достается единственная еле уловимая улыбка, и больше она ничем не выдает, что заметила его.
Сильно за полночь, когда он бредет по одной из дорожек, она неожиданно появляется рядом, одетая в кремовое пальто с темно-зеленым шарфом на шее.
– Шарф должен быть красным, – замечает Фридрих.
– Я же не настоящий сновидец, – отвечает Селия. – Это было бы неправильно, – но пока она произносит эти слова, ее шарф постепенно становится рубиновым, как вино. – Так лучше?
– Изумительно, – говорит Фридрих, хотя его взгляд остается прикованным к ее глазам.
Она берет его под руку, и они вместе гуляют по извилистым дорожкам цирка, смешавшись с редеющей толпой зрителей.
Все последующие ночи они проводят так же, но когда приходит известие из Лондона, цирк поспешно покидает Мюнхен.
В память о дорогой Таре Берджес
Глазго, апрель 1895 г.
Несмотря на множество людей, пришедших оплакать Тару, похороны проходят тихо. Никто не рыдает и не комкает носовые платки. В традиционном черном море встречаются яркие вспышки цвета. Даже моросящий дождь не в состоянии придать похоронам ощущение горькой утраты. Скорее, они проходят в духе печальной задумчивости.
Возможно, все дело в том, что при виде живой и здравствующей Лейни Берджес никому не верится, что ее сестры больше нет. Половинка любимого всеми дуэта дышит и светится жизнью.
Однако при этом любой, кто видит Лейни, остро ощущает, что что-то не так, хоть и не может выразить словами, что именно. Словно что-то разладилось.
Время от времени по ее щеке скатывается слеза, но, смахнув ее, она с улыбкой приветствует каждого пришедшего и благодарит за участие. Рассказывает смешные истории, которые вполне могли бы звучать из уст Тары, не будь она сейчас заперта в полированном деревянном гробу. Среди присутствующих нет других родственников. Однако многие из тех, кто не слишком хорошо знал усопшую, ошибочно принимают седовласую пожилую даму и мужчину средних лет в пенсне, старающихся не отходить от Лейни ни на шаг, за ее мать и мужа. Ни мадам Падва, ни господин Баррис не торопятся развеять их заблуждение.
Все утопает в розах. Красных, белых, розовых. Среди них встречается даже одинокая черная роза, но никто не знает, откуда она взялась. Чандреш утверждает, что он заказывал только белые. Один бутон воткнут в его петлицу, и во время церемонии он рассеянно теребит пальцами нежные лепестки.
Лейни берет слово, и пока она говорит, люди то вздыхают, то тихо смеются, то печально улыбаются.
– Я не оплакиваю смерть сестры, потому что она навсегда останется в моем сердце, – говорит она. – Впрочем, должна признаться, своим уходом она изрядно меня разозлила: ведь отныне терпеть всех вас мне придется в одиночку. Но вот ее нет – и мое зрение словно притупилось, а вместе с ним и слух, и все прочие чувства. Лучше бы у меня отняли руку или ногу, но не сестру. Тогда она, по крайней мере, оставалась бы рядом, подтрунивала бы над моей новой внешностью и дразнилась, что теперь из нас двоих она красавица. Нам всем будет ее не хватать, но мне особенно, ведь вместе с Тарой ушла частичка меня самой.
Среди артистов, присутствующих на кладбище, есть женщина, знакомая даже тем, кто не имеет отношения к Цирку Сновидений. Закутанная с ног до головы в белоснежные одежды, она только добавила пару крыльев к своему обычному костюму. Крылья спускаются за спиной до самой земли, и лишь перья трепещут на ветру, сама же она остается неподвижной, словно изваяние. Большинство присутствующих несколько удивлены ее появлением, но, как и Лейни, радуются при виде живого ангела, стоящего над могилой Тары.
В конце концов именно сестрам Берджес пришла в голову эта идея. Это они решили, что в цирке должны быть живые статуи – артисты в причудливых костюмах, с лицами, покрытыми густым слоем грима, застывшие, как изваяния, на пьедесталах в различных уголках цирка. За несколько часов такая статуя может полностью изменить позу, двигаясь невыносимо медленно, так что многие из тех, кому довелось это наблюдать, уверяли, что это вовсе не люди, а заводные роботы.
В цирке таких артистов несколько: Царица Ночи в расшитом звездами костюме, Темная Пиратка в угольно-черном. Ту же, что сейчас застыла над могилой Тары Берджес, чаще всего называют Снежной Королевой.
Когда гроб опускают в землю, слышится тихий всхлип, но трудно понять, откуда он донесся или, может, просто почудился в общем шелесте вздохов, ветра и переминающихся ног.
Дождь усиливается, и раскрытые зонтики вырастают среди могил, словно грибы. Влажная земля быстро превращается в грязную жижу, и оставшуюся часть церемонии заканчивают в спешке, торопясь укрыться от непогоды.
Окончание похорон получается смазанным. Те, кто еще недавно стройными рядами стояли вокруг могилы, как-то незаметно сливаются в толпу. Многие подходят к Лейни, чтобы еще раз принести соболезнования, другие уходят искать убежище от дождя до того, как на могилу падает последняя горсть земли.
Изобель и Тсукико стоят неподалеку, вдвоем укрывшись под большим черным зонтом, который Изобель держит рукой в черной перчатке. Тсукико несколько раз говорит, что дождь ее не пугает, но Изобель все равно продолжает укрывать ее зонтом, радуясь, что она не одна.
– Как она умерла? – спрашивает Тсукико.
Этот вопрос сегодня многие, перешептываясь, задавали неоднократно, но при всем разнообразии ответов ни один не был похож на правду. Те, кто был хорошо осведомлен, предпочитали не распространяться.
– Мне сказали, что это был несчастный случай, – тихо говорит Изобель. – Она попала под поезд.
